Не всем отношениям суждено длиться всю жизнь, но честное расставание может стать началом огромной и ценной близости двоих.
Моя менеджерская душонка регулярно подкладывает мне же свинью и норовит облечь в план все, к чему прикасается. Стоит мне на секунду задуматься, что было бы неплохо добавить в отношения с мужем приятной беззаботной легкости, как в голове немедленно рождается план внедрения легкости, график обниманий, и прочие гнусные достигаторские пункты. Я спасаюсь как могу, и усилием воли затираю подобные мысли, дабы конкретно не насвинить на остатки святого. На отношения.
У меня самый чудесный муж на свете. Мы, правда, развелись. И не первый раз и, кажется, окончательно. Но это не важно.
Мой “бывший” уже муж от этого не становится менее чудесным. Он всегда был способен неизбывное количество времени сносить мои наезды, колкости, взрывы и возмущенный пилеж. Более того, он обладатель самой правильной из всех возможных реакций – он не игнорирует, зная, что меня это бесит, но и не принимает на свой счет настолько, чтобы вступать в обиженную перепалку. Он приподнимает бровь, выслушивает, и… без препираний делает то, о чем прошу. Или не делает. Но его неделание и молчание выражают уважение к моему несдержанному наезду. Короче, он ведет себя как опытный врач с буйно помешанным, или как мама двухлетки. Впрочем, он дважды папа, а опыт учит.
У меня самый прекрасный на свете муж. Он обладатель прекрасного характера: основную часть жизни проводит в плохом настроении. Мне даже удивительно, как в одном человеке может помещаться столько плохого настроения. Я хронический антидот, и постоянно нахожусь в режиме рассеивания злых чар и выдачи волшебных пенделей, чтобы растормошить недовольную брюкву. Как мы умудряемся столько ржать вместе – непонятно.
Мы живем по отдельности, он приходит в гости, и мы пьем чай, и разговариваем. Мне кажется, мы это не перестанем делать никогда.
У меня самый лучший на свете муж. Мы столько лет прожили вместе, два раза развелись, но так и не смогли друг друга возненавидеть.
Я постепенно отпустила уход времен, когда от прикосновения бежали мурашки по позвоночнику, когда мы молчали часами после Такеши Китано, когда он еще пел под гитару, и пел мне, когда он бывал с утра нежный, смешной и взлохмаченный, и сжимал мне руку, если я говорила что-то в сердце – потому что из нас двоих говорила всегда я, вот и сейчас говорю за двоих.
Он до сих пор так сжимает мне руку, а я до сих пор говорю в сердце. Иногда мы обнимаемся и оба плачем. О том, что нечто важное безвозвратно ушло. И о том, что важное осталось – бесконечное доверие.
Я теряю любовь, когда перестаю любить себя: начинаю изводить свое внутренее юное существо требованиями, планами и идеалами.
У меня самый замечательный на свете муж. Мы действительно были вместе. Когда двое – это двое, а не два человека рядом, между ними есть словно некая тайна, невысказанный секрет, они находят глаза друг друга, и смотрят друг на друга таким особым взглядом, каждый раз вспоминая, ощущая и снова делясь им друг с другом. Они похожи на заговорщиков, улыбающихся тому внутреннему угольку, мерцанию, натянутой невидимой струне, которую и выразить-то нельзя, это просто знание, сокровенное и на двоих. Их всегда видно в толпе людей, они – замкнутое пространство, они – вдвоем, даже если по-отдельности. А когда струна рвется, то они по-прежнему вдвоем, и даже за руку, и даже обнявшись, но это уже не двое, а два – два отдельных человека. Словно тонкая оболочка мыльного пузыря лопнула, и тот особый воздух растворился в общем, и пространство потерялось в общем, ушло, и остались просто две единицы толпы.
У меня был самый необходимый мне все те годы муж. Когда приходит вопрос “почему?”, “почему любишь?” – это попытка заполнить исчезающий воздух двойства, судорожные глотки рыбы, выброшенной на песок. Исчезает невыразимое, и кажется, будто выразимым и логичным можно заполнить постепенно образующуюся пустоту. Когда детально продумываешь чувство – значит нет его. Я теряю любовь, когда перестаю любить себя: начинаю изводить свое внутреннее юное существо требованиями, планами и идеалами. И я тогда застываю, замерзаю, мертвею – любовь уходит, уходит жизнь, а с ними и жизненность…
И оказывается, нет смысла вовсе искать ошибки, промахи, надо просто вспомнить о том существе, которое во мне. Вспомнить, погладить, улыбнуться ему и дать дышать, в конце концов. И оно заискрится, заживет, задышит любовью, преображая все вокруг. И вот тогда снова появится ощущение, что нас двое – а не просто два человека рядом.
Даже если место этим двоим уже в прошлом. Они и оттуда способны озарять ровным, очищенным и прощенным, светом, наше настоящее.
Наши дети навсегда будут знать, что отношения могут заканчиваться. И что это – не конец.
Как писал Довлатов: “Говорят, брак на грани развода – самый долговечный. Но мы переступили эту грань”.
На глазах своих детей мы прожили любовь, отношения и их конец. Мы прошли через разделение и отпускание за руку. Потому что 15 лет отношений, два брака и двое любимых детей – прекрасная основа для дружбы на всю жизнь. И для того, чтобы показать детям, как взрослые люди могут и умеют проживать перемены, позволять себе чувствовать, оплакивать, и отпускать. И делать это с достоинством и честностью.
Наши дети навсегда будут знать, что отношения могут заканчиваться. И что это – не конец.
Отношения учат.
Когда все ужасно, важно понимание и молчание. Не надо ерзать словами от страха. Я научилась давать это пространство.
Заботу, помощь, внимание нельзя выдрессировать. То есть можно, но на кой она, такая, сдалась. Взрослая я учит просить. Учится просить.
Любовь – это не чтобы он был навеки привязан к тебе. Любовь – не стоять на пути друг друга, когда другому счастливее без тебя.
Мы отпустили друг друга в уважении и любви, потому что умели любить. Мы не можем любить, пока не любим себя.
Как это, любить себя? Квест Фемософии «Запрет на любовь к себе» поможет это понять.
Автор: Ольга Нечаева
