Мы все сотканы из эмоций вне зависимости от того демонстрируем ли мы их открыто или скрываем за непроницаемым лицом. Мы все питаемся чувствами и ощущениями.
Это нормально – это значит быть живым. Они пишут нас как художник портрет – слой за слоем, мазок за мазком. И часто, чтобы понять почему получилось именно такое выражение лица, надо аккуратно снять археологической кистью слои и увидеть скачущий триггер, дать ему имя, почесать за ушком и разрешить быть.
Когда-то я в юности я была на тренинге, где нас поделили на команды и отправили в город «собирать улыбки». Нужно было фотографировать незнакомых людей, выигрывала команда, набравшая наибольшее количество улыбок. Я автоматически включилась в руководство: было выбрано место с большим количеством слоняющихся днем людей (Арбат), распределены подгруппы, придуман план обращения. В нашей команде была девушка абсолютно мне чуждая, раздражавшая манерностью, томностью, хлопаньем нарощенных ресниц. Мы все ринулись в бой, а она пошла гулять. В назначенное время все собрались, сверили результаты. Пришла и девушка, которая не подходила к чужакам на улице, как было предусмотрено планом. Она нашла автобус с группой китайских детей: 24 улыбки на одном кадре. Наш лучший результат.
Я вынесла из этой истории то, что лучшие уроки и результаты могут прийти от абсолютно чуждых тебе людей.
Инаковость вызывает смешанные чувства: от раздражения до иронии, и от любопытства до бешенства; ибо инаковость бросает вызов устоявшимся верованиям и ценностям, и мы инстинктивно защищаемся: обесцениванием, иронизируем, высмеиванием. Я сама регулярно получаю поток язвительных оценок, стоит мне написать что-то более яркое, чем выдержанная безликая середина. И сама же грешу регулярными уколами в сторону ксенофобов, ведических гуру, религиозных фанатиков и фитоняшек.
Дети – тоже вызов. Еще вчера они были частью нашего тела, почти собственностью, но вот они отделились, и ко всему прочему «не понимают», «не слушаются», «не любят», «не просят прощения», «не хотят понять» и вообще смеют всячески отличаться. Более того, мы не можем пойти и заменить ребенка, как «бракованный товар», нам, взрослым, необходимо адаптироваться.
Каждый совместно проведенный день – урок принятия.
Дети вынуждают нас ежедневно совершать важный родительский выбор: сталкиваться с тщетностью, принимая их такими, какие есть, или винить, шпынять, выговаривать, поучать, вынуждать, манипулировать или еще как-то иначе править их объективную детскость. И этот выбор сложнее, чем кажется на первый взгляд. “Меня дико бесит, что ты орешь из-за такой ерунды, но я сознательно не буду вменять тебе чувство вины за твою незрелость” – это сложный и неприятный выбор. Здорово, когда близкое окружение поддерживает выбор принятия, гораздо труднее, когда принятие приходится еще и защищать от окружающих.
Но благодаря этому душевному усилию происходит что-то невероятное, волшебное.Что-то интимное, личное, важное и глубокое рождается внутри, когда вопреки всем внутренним условностям ты делаешь выбор не оттолкнуть, а услышать. При этом роль и ответственность родителя никуда не девается, ты по-прежнему разводишь драки, уговариваешь мыть руки и не лезть с ногами на сиденье. Но ты не можешь добиться этого манипуляцией, страхом, виной, высмеиванием, обесцениванием, ты самостоятельно лишаешь себя «оружия» и вынужден искать другие способы взаимодействия.
Лучше всего эту идею выразил Элфи Коэн в книге «Безусловное родительство»:
«Пока мы манипулируем, мы никогда не научимся влиять».
Решение принять детскую незрелость и не пытаться ей воспользоваться для достижения воспитательных целей вынуждает выстраивать иные отношения с ребенком. И тогда формируется то самое волшебство, «тайная опора», привязанность и доверие, о которой мечтают все, кроме самых отчаявшихся. Принимая незрелость, ограниченность, чуждость ребенка, мы строим близость, принимаем и собственную детскость и незрелость, обретаем себя обратно. История про «поиск половинки» начинается и кончается именно в родительстве, а вовсе не в любовнике. Наша отсутствующая половина была потеряна в детстве, а не по дороге на дискотеку. Принимая детей, мы не можем не принять собственного внутреннего ребенка, свою незрелость и слабость. У нас, наконец, появляется шанс найти отчужденную и давно спрятанную под коврик половинку, и наконец перестать бояться оценки “ты иной”, “ты нам такой не нравишься”.
Когда мы можем сказать неприятному, раздражающему, иному в моменте ребенку: «Я люблю тебя. Ты мой. Ты мне нужен любой», мы говорим эти слова и себе.
И в этой самой точке и рождается волшебство.
