Как видит мир ребенок, и почему он так часто упирается «на ерунде».
Когда ребенок совсем маленький, весь мир для него – странный цветной узор, картина абстракциониста, ведь он совсем ничего не знает. Он не знает, что это большое темное пятно – шкаф, и он существует отдельно от белого пятна, стены, и этот шкаф стоит, и открывается, и производит шум, и он неживой. Дети живут в этакой нераздельной матрице из звуков, цветов, запахов, и по мере роста, наблюдая, они начинают отделять лица он не-лиц, а потом вдруг обнаруживают, что лицо и руки, которые к ним прилетают – это вместе мама, а потом, что мама может уйти, и она еще больше и у нее есть еще куча всего.
Я помню момент, когда мой сын начал замечать, что я переодеваюсь, то есть он впервые отделил одежду от меня – показывал пальцем и смеялся над новыми платьями. А потом вдруг осознал колготки и расплакался – потому что у мамы вдруг исчезли привычные части тела и появились вместо них новые, а маленькие дети боятся перемен. Мне пришлось снимать и надевать колготки, чтобы он понял, что они – тоже такая отдельная штука.
Постепенно эта матрица начинает разделяться на отдельные объекты: время начинается распадаться на спать и не спать, потом на день и ночь, потом на еще на кусочки поменьше. Еда постепенно делится на части, и появляются завтраки, в которые едят кашу и тосты, и обеды, в которых еда распадается на первое, второе и третье, и так далее, пока весь мир не разложится на понятные кусочки лего.
Осознание, как воспринимают мир дети, делает понятным большинство “капризов” и прочих нелогичных требований. Если вспомнить любое собственное сильное впечатление – как в нем важны детали! Я помню, как пустила лошадь в галоп по берегу моря, помню до сих пор, и в этой картинке есть все: и серый цвет неба, и шум шторма, и запах лошадиного пота, и взрывающая сердце радость полета и свободы. И если бы я еще раз оказалась в такой ситуации, и мне бы предложили ехать не на лошади, а на осле? Или вместо шторма сделать жару и штиль? Те ситуации, которые кажутся нам, взрослым, мелкими и проходными, для детей гораздо более эмоционально насыщены, целостны и неотделимы. И если мы когда-то впервые сказали малышу “Это – твоя новая чашка”, то вот эта синяя чашка, и голос мамы, и гордость, которую он испытал, именно новизна этих эмоций – у него сложились в единый отпечаток. И он снова и снова хочет пережить эту новизну гордости, или чего-то еще, чего он, маленький, впервые пережил в какой-то момент с этой синей чашкой. А мы ему говорим “Да какая тебя разница, пей из желтой”. Нет! Гордость, самостоятельность, первые осознанные ощущения “Я пью сам”, ощущения бортика пластмассы на губах, ручки чашки в руках, сока в ней – все это обязательно, а мы говорим – “Желтая”, а мы говорим – “Какая разница”.
Вот сидит маленький трехлетний мальчик, катает по ковру машинки, а мама говорит “Пойдем ложиться, пора спать”. И он протестует и кричит “Не-е-ет, не хочу-у-у!”. Мама думает, что он не хочет спать, и начинает ему занудно объяснять, почему спать нужно. Но он-то не против спать, он против того, чтобы мама разрушала что-то чудесное и здоровское, что происходило в этот момент. Он говорит “Нет” отказу от радости катания машинки, всей этой радости тяжеленькой красной машинки в руке, завороженности наблюдать, как у нее колесики поворачиваются об ковер, это же так интересно! И он сам их поворачивает и так, и сяк, а тут мама пришла и говорит “Прекрати радость”. Нет, мама, конечно, так не говорит, мама говорит “Пойдем спать”, но он слышит “Прекрати радость”. И если мама скажет “Бери машинку с собой, пойдем наверх”, то он с радостью пойдет, потому что он не против спать, он против – отдать машинку.
Как часто я прокалывалась на ерунде, пока не научилась быть внимательной, видеть ситуацию глазами ребенка.
– Тесса, хочешь яблоко?
– Нет.
– Ты же хотела?
– Нет.
И я понимаю, что в руках у нее новые куколки и яблоко – это не яблоко. “Яблоко” равно “В руке не будет куколки”. Я научилась смотреть на эти вещи и говорить “Ты можешь положить куколку в карман и поесть пока яблоко, а она в кармашке посидит”. Я придумываю для дочери новую интересную картинку “Я ем яблоко и куколка сидит в кармашке”, она уже предчувствует это новое ощущение – и самой положить куколку в кармашек, и чувствовать ее через ткань платья, и знать, что она там, и думать, как она там, как в домике, и еще есть яблоко. И моя дочь подпрыгивает легонько от радости и говорит “Да, да!”, и кладет куколку в кармашек, и берет яблоко, которое секунду назад не хотела.
Для ребенка каждая новизна освоения мира – сильная эмоция, такая же сильная. Если видеть, как проживают их дети в выборе чашки одного цвета или бутербродов только треугольничком, можно научиться их узнавать и уважать.
Огромное количество совершенно ненужных конфликтов не состоялось просто потому, что я была внимательна и постаралась увидеть ту “картинку”, в которой ребенок сейчас, и отнестись к ней уважительно, или заменить ее на более интересную.
Все наши самые сильные, самые яркие воспоминания – воспоминания сильной эмоции: радости, свободы, силы, легкости, печали, одиночества, власти, преданности, предательства, стыда, счастья. Для ребенка каждая новизна освоения мира – сильная эмоция, такая же сильная. Если видеть, как проживают их дети в выборе чашки одного цвета или бутербродов только треугольничком, можно научиться их узнавать и уважать. А если уважаешь, то сможешь догадаться, что на улицу не хочется, потому что под лестницей в прошлый раз напугала паутина, а не потому, что он вдруг разлюбил гулять, он просто не хочет еще раз пройти мимо паутины и еще раз пережить этот страх. Что “Я не хочу заходить» на праздник – не потому, что праздник плохой, а потому что все оказались в платьях, как принцессы, а она одна в брюках. И мне, как маме, надо решать проблему, “Как стать принцессой в брюках”, а не уговаривать “Ну что ты, будет же интересно”. Что “Я не хочу в туалет” может быть потому, что фен для рук шумит страшно, а не потому, что не хочется, и “Хочу взрослую вилку” – не каприз. Просто, когда она в прошлый раз ела взрослой вилкой, мама посмотрела любящими глазами и засмеялась. И нужны любящие глаза, а не вилка. Но она еще этого не знает, она еще не отделила любящие глаза от вилки. Поэтому нужна вилка.
И нам надо про вилку догадаться.
И надо эту вилку дать.
Автор: Ольга Нечаева
