Мне видится, что это настолько глубинный страх – быть не принятой, что легче промолчать, чем рискнуть быть не принятой, лучше сделать вид, закосить под дурочку, понаблюдать, лишь бы не нарушить собой некий прописанный ролевой танец.
Но ведь за этой осторожной тактикой наблюдения из уютненького шкафчика в замочную скважину на предмет того, а совпадет ли предмет интереса со скриптом “и умерли в один день” стоит страх отношаться! Вступать в отношения, предъявлять себя, встречаться с реакцией, проходить это, и выныривать на следующий уровень, какой бы он ни был, или разлетаться, чужими.
Ведь уютный шкафчик с течением жизни все больше похож на уютный гробик, а ты все сидишь в нем, выглядываешь в скважину, оцениваешь, как отрез ткани на рынке, и не имеешь шансов любить, только зачаровываться собственными ожиданиями. Как метко написал Илья Латыпов: любовь – результат глубокого знакомства. Результат, а не стартовая линия!
Но как дойти до этого глубокого знакомства, кроме как познавая и предъявляя себя для познания? Как узнать, тот ли он, если наблюдать исподтишка, всегда прячась за недоговоренностями и ожиданиями?
Да, мудро подыгрывая, где нужно умалчивая и замазывая, можно очень долго тянуть красивую сказку, которая потом обернется горечью упущенного времени.
Я сама там не раз бывала. Но мир слишком огромен, жизнь слишком быстрая, чтобы спускать ее туда.
Упорное бытие собой, смелость желать глубоких отношений, а не красивых отношенек – самый быстрый и верный способ эту глубину найти. И на пути придется быстро и больно войти в десятки несостыковок и выйти из них с еще более четким пониманием, что – твое.
И когда это твое окажется на тропинке, а оно там непременно окажется, оно не будет выглядеть как свадебный катафалк с миллионами роз. Оно будет выглядеть как “я хочу тебя знать”. Как разговор, в котором почему-то очень важно говорить правду, и слышать правду, и не разваливаться, сталкиваясь с ней
Мы все ползем, как звери, всю жизнь, к себе. Все наши истории – и сказки, и биографии, и взросление, и внутренняя борьба – они про одно и тоже. Герой проходит через испытания, чтобы найти себя. От микроистории ссоры с мальчиком в песочнице за обладание красным совком, к истории жизни.
Вот возьмем любовь. Бабочки в животе, друг от друга не отлепиться, спать в обнимку и ходить за ручку, совместность-совместность, тоска от разделения, страх потерять. И это начало, такое же, как рождение ребенка. Мама вокруг, повсюду, мама – такое всеобъемлющее мировое “хорошо”.
А потом эта самая “половинка” вдруг не хочет пойти с тобой, а хочет просто с друзьями. И бурчит и не отвечает на звонки. Выясняется его отдельность. Как ребенок выясняет мамину пугающую отдельность – она может уйти. Стать раздраженной. Не даться. Оттолкнуть.
Ребенок, или взрослый, который не нашел свою самость, впадает тут в страх – меня бросят. Цепляется. Становится липким, стремится угодить, очень внимателен к тому, от кого зависит, следит за его выражением лица, читает приметы опасности, подстраивается. Ребенок так проживает часто идеальное для родителя детство – он обнимает, он удобный, послушный, “легкий”.
Но потом что-то случается. Вдруг наш бывший обожаемый свет-в-окошке начинает нам не нравиться. Вдруг чавкает и храпит противно. Одевается, как дурак. До сих пор не может запомнить день рождения, и что я не люблю лилии. И если мы в зависимости, то мы начнем это подавлять, и обращать на себя. Это со мной что-то не так. Это я не умею принимать партнера. Это мне надо срочно работать над отношениями.
Раздражение – это механизм показать нам, что надо отделиться. Механизм выхода из-под влияния, сепарации, взросления. Нельзя удержать растущую ногу в прошлом размере, не изуродовав ее. Что-то ломается, рвет оболочку изнутри, выплескивается раздражением. Это мы, растущие, прорываем кокон изнутри. Кокон, который был домом, оберегал, укрывал, спасал, в котором было тепло – становится тюрьмой, и чем дольше мы поджимаем пальцы и скрючиваем ость, чтобы не остаться без кокона, тем больнее и уродливее нам. Тем больше мы возненавидим кокон рано или поздно, и не растопчем его ко всем чертям. Или погибнем внутри, так и не сбывшись.
И мама – такой кокон. И бывшие любимые изжившие отношения – такой кокон. И почти весь комфорт, такой кокон. Мы вырастем из него.
Ребенок должен сломать кокон и вылупиться. Но он, маленький, зависимый по своей природе – он не может позволить себе, и даже признаться себе – я чувствую что-то странное, как будто я больше не люблю маму. Очень смутно он наполняется силой нас оттолкнуть, силой раздражения, и давит ее в себе, и обращает это на себя. Это с ним все не так.
Мы должны быть очень мудрой и сильной скорлупой, чтобы он набрался смелости долбануть по нам клювом, а не скрючиваться в форму яйца. Мы должны трескаться и впускать воздух. Мы должны отпускать бывших любимых, когда они ради нас ложатся травой от страха нас потерять. Мы должны уходить от бывших любимых, и ползти, как звери, к своему огню.
Там, вокруг этого огня, сидят отдельные, спокойные люди. Наши выросшие дети. Наши спасшиеся бывшие. Наши повзрослевшие родители.
Там, вокруг этого огня, мы их снова найдем.
